Бакланов поклонился, и mademoiselle Собакеева тоже ему поклонилась, и при этом нисколько не сконфузилась и не пожеманничала.
Бакланов почти с восторгом смотрел на молодую девушку. Ее довольно широкое лицо было исполнено какой-то необыкновенной чистоты. Несколько обнаженные руки, грудь и шея были до такой степени белы и нежны, что как будто бы она черненького хлебца никогда и не кушала, а выросла на одних папошниках. Стан у нее был стройный, но не воздушный. Соня Ленева, по природе своей, отчасти принадлежала к лезгинско-татарскому происхождению. Прабабка ее, жена Маркаша Рылова, была дочь князя Мирзы-Термаламы, а Сабакеева, напротив того, была чистейшая дочь полян, славянка; даже в наружности ее было что-то нпоминающее красивых купеческих дочерей; только все это разумется, было смягчено и облагорожено воспитанием.
– Ну, вот на, поправила, – сказала мать, подавая ей работу.
– Хорошо-с, – отвечала молодая девушка и не ушла, а тут села.
Бакланову ужасно хотелось с ней заговорить.
– Вы много выезжаете? – спросил он ее.
– Да! – отвечала девушка спокойно.
– Она больше дома у себя танцует; у нас обыкновенно собираются… – объяснила за нее старушка.
«Нет, это не светская госпожа!» – подумал Бакланов.
– А читать вы любите? – спросил он самое девушку.
– Читаю! – сказала она и на это спокойно.
– Охотница! – подхватила мать.
«Но все-таки не синий чулок! – подумал Бакланов. – Но что же она такое?» – задавал он себе вопрос.
– Я сюда на юг приехал первый раз… Это синее небо, этот воздух, как бы молоком пропитанный, все это чудо что такое… – проговорил он, желая попробовать молодую девушку насчет поэзии.
Она выслушала его внимательно, но без особенно искреннего, а тем более поддельного увлечения.
– Да, здесь хорошо, – подтвердила она.
«И то – не то!..» – подумал Александр.
Панна Казимира наконец показалась.
– Ну вот и она! – сказала ей ласково старушка.
– А вот сейчас, сначала с mademoiselle Евпраксией расцелуюсь, – сказала Казимира и, совершенно по-дружески поцеловавшись с молодою девушкой, почтительно поцеловала руки у старушки.
Она с утра еще не выходила из своей комнаты, а потом, услышав о приезде Бакланова, делала свой туалет и, по-видимому, употребляла все старания, чтоб одеться к лицу, и даже немного побелилась и подрумянилась.
Бакланову, с ее появлением, сделалось неловко. Она подала ему руку, несколько сконфузившись и слегка улыбаясь.
– Вы скоро же посетили меня! – сказала она, садясь около него.
– Я поспешил воспользоваться вашим позволением, – отвечал Бакланов.
– Merci! – сказала Казимира и еще раз пожала у Бакланова руку.
– Вы старые знакомые? – спросила их старушка.
– Я помню еще monsieur Бакланова, когда он пришел к нам в первый раз… Мамаша ему, или он ей скажет слово и покраснеет! – сказала Казимира.
– А я помню, – отвечал ей в тон Бакланов: – что панна Казимира не вышла и обедать.
– О, я имела на то свои причины! – сказала Казимира, вскидывая на него нежный взгляд.
Вообще она с заметною сентиментальностью старалась говорить с Баклановым.
– А вы помните гостиный двор, как мы раз шли с вами? – сказала она.
– Да, – отвечал ей Бакланов, уже потупляясь.
– А тот вечер, когда я вдруг ушла от вас?
– Вы всегда так уходите, вы и вчера так ушли.
– Я и всегда так буду уходить, – отвечала Казимира, хоть глаза ее и говорили не то.
– Ваше дело! – отвечал Бакланов и пожал плечами.
Впрочем, во все это время он невольно взглядывал на modemoiselle Сабакееву, которая, кажется, и не слыхала ничего, а, уставив свои голубые глаза на работу, внимательно считала.
Бакланов наконец взялся за шляпу.
Старуха в это время опять стала показывать дочери, как вязать.
– Погодите, я скажу им, чтоб они пригласили вас на вечера; тут мы и можем видаться!.. – сказала ему торопливо и шопотом Казимира; а потом, встав и подойдя к старушке, наклонилась к ней и что-то ей шепнула на ухо.
– Да, разумеется, – отвечала та и обратилась к Бакланову. – Вы, пожалуйста, приезжайте к нам по пятницам вечером; у нас танцуют.
– Почту за величайшее удовольствие, – отвечал Бакланов и, раскланиваясь, нарочно приостановил подолее свой взгляд на mademoiselle Сабакеевой.
– Прощайте! – сказала ему та совершенно просто.
Панна Казимира пошла было его провожать; но Бакланов решительным движением руки не допустил ее итти за собой, и это он сделал не столько из вежливости, сколько потому, что ему просто не хотелось оставаться с Казимирой с глазу на глаз.
Его теперь исключительно беспокоил вопрос:
«Что такое за существо mademoiselle Евпраксия?»
У Сабакеевых собирались на вечера два-три правоведа, несколько молодых людей из студентов, несколько очень милых дам и девиц. У них танцовали, гуляли в саду, играли в petits jeux. Бакланов, явившийся к ним в первую же пятницу, был одет решительно парижанином: в летних ботинках, в белом жилете и белых перчатках. Все общество сидело в задней гостиной. Балкон из нее выходил в совершенно почти темный сад, по средней аллее которого, впрочем, гуляли, как белые привидения, дамы, в сопровождении черных фигур мужчин. Проходя мраморную залу, Бакланов увидел, что по ней совершенно одиноко ходит небольшого роста господин, в неказистом черном фраке. Подойдя поближе к нему, он воскликнул:
– Ковальский!
– Ах, да-с! здравствуйте! – отвечал тот с удовольствием и как-то церемонно.
– Вот где Бог привел встретиться! – продолжал Бакланов приветливо.
– Да-с! – опять повторил Ковальский.
Будучи поставлен судьбою в звание управителя, он считал старого своего товарища гораздо выше себя и сильно конфузился перед ним.