Взбаламученное море - Страница 61

– Ты любишь гром? – спросила Софи.

– Люблю… В гром любить сильней можно.

– Отчего?

– Оттого, что сама любовь есть не что иное, как электричество.

– Вот как! – сказала Софи и выставилась в окно подальше, чтобы посмотреть, где именно гремит. При этом грудь ее очутилась на руке Бакланова.

– А у тебя сердчишко порядочно бьется! – сказал он, дотрагиваясь до того места, где должно было быть у нее сердце.

– Еще бы! – отвечала Софи, отодвигая его руку и вообще садясь попрямей. – А помнишь ли, ты меня все Тамарой назывл? – прибавила она после нескольких минут молчания.

– Да, «Прекрасна, как ангел небесный, как демон коварна и зла!» – воскликнул Бакланов.

– А может быть, я и в самом деле такая, – подхватила Софи лукаво.

– Ничего! Я готов хть сейчас же купить ценою жизни ночь твою… Вот пусть в это же окно и вышвырнут.

Софи отрицательно покачала головой.

– Я не хочу того, – отвечала она.

– А я хочу.

– Ни! – возразила Софи по-малороссийски.

Бакланов схватил себя за голову.

– Ну что: ни! – возразил он. – Неужели же тебе нужно это венчание, чтобы там пели, венцы надевали. Бог и здесь нас благословит.

– Это не Бог, а лукавый бесенок! – говорила Софи: – я хочу за тебя выйти чистою и непорочною, как девушка. Ведь я почти что девушка!

– Не нужно мне этого, не надо! – воскликнул Бакланов и, вскочив, схватил Софи в объятия, и в то время, как она слабо сопротивлялась, он целовал ее в лицо, в шею.

– Постой, погоди! Два слова! – проговорила наконец она.

Александр несколько поотпустил ее.

Софи сейчас же дернула за сонетку, и сейчас же затем вошла в комнату Иродиада.

– Дай мне капель, – сказала Софи.

– Каких-с? – спросила та в удивлении.

– Ну, каких-нибудь!

Сметливая горничная поняла наконец, что госпожа приказала ей, чтобы что-нибудь приказать; а потому, налив в рюмку простой воды, принесла ее вместе с свечой.

– Вам минут через десять прикажете подавать-с? – спросила она с улыбкой.

– Нет, через пять, – отвечала Софи.

Иородиада ушла.

Портрет Ленева от принесенного огня выглянул из рамы.

Бакланов стоял взволнованный, сконфуженный и растерянный.

Софи подошла к нему.

– Смотрите, вон он сойдет и убьет вас! – сказала она, показывая на мужа.

Бакланов не мог удержаться и взглянуть на нее. О, как она была прелестна.

– Прощайте! – сказал он.

– Прощай, – сказала ему и Софи, целуя его по крайней мере в сотый раз.

На дворе была настоящая уж буря: гремел гром, и шел проливной дождь.

6. Простота провинциальных нравов

Настоящий прокурор был болен. Бакланову, с самых первых шагов, пришлось исправлять его должность: в это время, разумеется, ссылались люди на каторгу, присуждались тысячные имения от одного лица к другому, и все это наш молодой юрист должен был проверять и контролировать, – но – увы! – кроме совершенного незнания всех этих обязанностей, у него в воображении беспрестанно мелькали хорошенькое личико Софи, ее ручка, ножка… В одно из присутствий, когда он сидел и держал глаза более механически устремленными на бумаги, вошел сторож-солдат.

– Мозер, ваше высокоблагородие, вас спрашивает, – сказал он.

– Что? – переспросил его Бакланов.

– Мозер, ваше высокородие! – повторил солдат.

– Я ничего не понимаю, – сказал Бакланов, обращаясь уж к прокурорскому письмоводителю, сидевшему тут же за столом.

– Это, верно, управляющий здешним откупом, – объяснил тот.

– Спрашивает вас, ваше высокородие, – повторил еще раз солдат.

– Так пускай войдет сюда!.. Что ж мне итти к нему? – сказал Бакланов.

– Позови сюда, какой ты глупый! – сказал солдату и письмоводитель.

Сторож повернулся и пошел как-то нерешительно: он, кажется, сильно удивлялся, что как это так мало оказывают внимания господину, у которого столько водки.

Тотчас же после его ухода вошел знакомый нам Иосиф Яковлевич.

Сначала он с нежностью пожал руку у письмоводителя, а потом подошел к Бакланову.

– Так как, васе высокородие, Эммануил Захарыц не так, знацит, здоровы теперь: «Поди, говорит, и праси гаспадина здряпцаго кусать ко мне».

– Кто такой? Что такое? – спрашивал Бакланов, привставая и в самом деле решительно ничего не понимая.

– Откупсцик, васе высокородие, просит вас, – объяснил точнее Мозер.

Бакланов немножко вспыхнул и рассердился.

– Извините меня, я езжу на обеды только к знакомым мне лицам, – отвечал он.

– Эммануилу Захарыцу оцень совестно, – начал опять Иосиф, несколько, по обыкновению, модничая: – они теперь не выеззают… «Праси, говорит, господина здряпцего. У меня, говорит, будут г. вице-губернатор, г. председатель… г. губернатор». Сделайте бозескую милость, васе высокородие, откусать у нас, – заключил Мозер.

– Ей-Богу, не знаю… если буду иметь время, – отвечал Бакланов.

– Сделайте милость! – повторил еще раз Мозер и, модно раскланявшись, вышел.

Ему собственно ничего не было приказано от Эммануила Захарыча, который был, как мы знаем, здоровешенек, но сметливый агент, придя случайно в прокурорскую и услышав о приезде нового стряпчего, счел не лишним завербовать его на первых же шагах в свой круг, так как, по многим опытам, было дознано, что от денег некоторые помоложе чиновники еще спасались, но от тонких обедов – никто!

– Что за господин? – спросил Бакланов опять письмоводителя.

– К ним точно что все ездят, – отвечал тот.

– Все?

– Все-с! Обеды уж очень отличные… Сто рублев в месяц одному повару-французу-с платят.

– Съездить разве? – проговорил, недоумевая, Бакланов.