Взбаламученное море - Страница 111

111

Софи сидела, потупясь, но Бакланов побледнел.

– Не годы же употреблять на то, чтобы начать честно думать! – проговорил он: – для других, кто постарше, конечно, это трудно; но нам еще, слава Богу, не семьдесят лет!

– Нет-с, годы! – закричал на него Евсевий Осипович: – мало того, десятки лет… столетия! Прочтите-ка хорошие истории и поучитесь, как и каким испытаниями делались настоящие-то граждане; а вот она, – прибавил он, снова показывая головой на Софи: – то, что есть в ней, она скрывает, а к чему участвует, то – лжет – того нет у ней в душе.

– Ну, уж и лгунья я! – сказала Софи.

Бакланов опять заступился за нее.

– Откуда же к вам-то, дядюшка, разные христианские, социалистические и мистические идеи пришли? – спросил он насмешливо: – жизнь ваша не совсем же согласна со всем этим была.

– На меня вам нельзя указывать-с! – вывернулся Евсевий Осипович: – я родился, вырос и жил в веке рабства и холопства, я должен был вилять хвостом, а вы призваны на более чистое служение.

Говоря это, он уже поднимался.

– Благодарю! – сказал он, обращаясь ко мне: – ваш полет не высок, не орлиный, но не лживый.

И, отдав прочим холодный поклон, вышел.

– Да ты сказала ему, что мы завтра уезжаем? – обратился Бакланов к Софи.

– Сказала, за это и бесится, – отвечала она с улыбкой.

– А вы завтра уезжаете? – спросил я.

– Уезжаем, monsieur Писемский, уезжаем! – отвечала Софи с сожалением.

– Она едет в свое именьице, а я в свое! – подхватил Бакланов.

Я на это молча только поклонился.

«Так вот чем наслаждались в моем произведении, – думал я, едучи домой: – да и то, по словам Евсевия Осиповича, притворно!»

8. Что собственно занимает ее

Сердце мое не утерпело.

На другой день я поехал проводить моих друзей на железную дорогу.

В первой же со входа комнате я встретил Бакланова, с дорожною сумкой через плечо и в фуражке.

– Merci, Писемский, – сказал он, с чувством пожимая мне руку и даже целуясь со мной. – Софи там, в отделении первого класса.

Я прошел туда, и так случилось, что подошел к Софи сзади. Возле нее, низко-низко наклонясь, стоял Петцолов. Я невольно приостановился и не подходил к ним.

Говорила Софи.

– Он несносен… Теперь он разоряется и выходит из себя, как будто бы я в том виновата, тогда как я живу решительно независимо от него…

– Надобно не зависеть и от любви к нему.

– Я его не люблю…

– Надобно доказать это на деле.

Софи грустно покачала головой.

– Для женщины это не так легко, – сказала она.

– Для умной женщины это должно быть совершенно легко, – проговорил Петцолов и потом довольно небрежно прибавил: – Я буду писать к вам!

– Нет, невозможно, – отвечала Софи серьезно: – я лучше сама вам напишу.

– Но до тех пор я умру.

– Нет, живите! – произнесла Софи явно нежным голосом.

Я, может быть, и еще бы узнал что-нибудь, но в это время входил Бакланов. Я поспешил к нему навстречу.

– Я все ищу! – сказал я.

– Да вот она, – отвечал он мне.

Мы подошли.

Софи кинула на Бакланова рассеянный взгляд, но увидев меня решительно просияла радостью.

– Ах, monsieur Писемский! Как это мило с вашей стороны. Merci, merci, – говорила она и даже отодвинулась, чтоб я сел рядом с ней.

Я сел.

Мне было немножко досадно на нее, но, главное, меня возмущал Бакланов: неужели он ничего не видал, что кругом его происходит, или, может быть, находит в этом удовольствие?

– Скажите, пожалуйста, вы едете теперь к семейству вашему? – спросил я его.

– Нет, семейство мое в К… – отвечал он, как-то еще ниже склоняя свою потупленную голову.

Он по-прежнему был заметно грустен.

– У вас ведь есть дети? – продолжал я его пытать.

– Есть, – отвечал небрежно Бакланов.

– Как вам, я думаю, грустно о них; вы более полугода не видали их.

Бакланов мне на это ничего не сказал, а заговорил о чем-то с проходившем мимо кондуктором.

Софи только мимолетом прислушивался к словам моим и продолжала грустно любезничать с гусаром. Она в этом случае, кажется, нисколько не стесняясь Баклановым.

– Вы до самой вашей деревни поедете с Александром Николаичем вместе? – спросил я ее.

– Нет, мы только по железной дороге… до Москвы.

– Но ваши имения в одной ведь губернии?

– Да, но потом мы с ним поедем в разное, вероятно, время!..

– Нет, неправда, вместе поедут, – сказал, подмигнув мне, Петцолов.

– Как вы смеете так говорить! – сказала ему Софи, больше шутя.

Об этом предмете они, видно, совершенно свободно разговаривали.

Мне ужасно хотелось сказать какую-нибудь дерзость Софи.

– Вы ужасная притворщица! – начал я прямо.

– Не может быть, нет! – воскликнула она.

– У вас все только для наружности, и даже я знаю, что такое в вас искреннее.

– Ну, что же во мне есть искреннего… что искреннего? Скажите! – пристала она ко мне.

– Сколько могу отгадывать, так любовь к разнообразию.

– В чем к разнообразию?

– Во всем.

– Совершенно верно, совершенно! – подхватила Софи, делая вид, что не понимает, к чему я это сказал.

– Это так, да, – подтвердил и Петцолов.

В это время ударил звонок, все встали.

Софи стояла, поправляя платье сзади. Хороша и величественна в эти минуты она была божественно!

Бакланов простился со мною нежно, и почему-то у нас обоих навернулись при этом слезы на глазах.

Софи, прощаясь с Петцоловым, явно с ним шепталась.

Я еще раз видел ее лицо, когда она, сев в вагоне, приложила его к окну и еще раз кивнула головкой мне и Петцолову.

Мы пошли с ним вместе из вокзала.

– Скажите, что за отношения у madame Леневой с Баклановым? – спросил я невиннейшим голосом.

111