Взбаламученное море - Страница 49

К оглавлению

– Да ничего! – отвечал Иона, садясь против него: – поотошел маненько… Что у вас-то такое натворилось?

Александр развел руками.

– Чорт знает, что такое тут происходит! – сказал он.

Иона усмехнулся.

– Вы слышали? – спросил его Бакланов.

– Нет, я сейчас только приехал.

– Я тут жил с одною девушкой нашей…

Иона в знак согласия мотнул головой.

– И вдруг моей матушке вздумалось выдавать ее замуж.

Иона опять усмехнулся.

– Что это так?.. – произнес он.

– Да, подите, вот!

– От зависти, надо полагать, старухи это делают! – объяснил Иона Мокеич.

– Вероятно! – подхватил Бакланов.

– Зачем-то нарочного присылал за мной… Думает, может быть, что я это похаю! – продолажал Дедовхин.

– Вы ей скажите, – начал Александр решительным тоном: – что если она это сделает, я сейчас же уеду, и чтобы сыном моим не смела потом считать.

– Эхма! – сказал Иона с грустью и ушел к Аполлинарии Матвеевне.

Бакланов, насупившись, сел у окна.

Иона Мокеич совещался с своею соседкою по крайней мере часа два и возвратился от нее с потом на лбу.

– Совсем баба с ума спятила, – начал он, входя к Бакланову.

– Что же? – спросил тот.

– Боится, что ты женишься на девчонке-то этой.

Александр уж захохотал.

– Да что же, я дурак, али сумасшедший, что ли?

– Эти соколы вон, вероятно, все насплетничали! – сказал Иона, кидая злобный взгляд на гайдука Петрушу, который в это время был у барина в кабинете и прибирал его платье.

– Никогда мы думать даже не смеем, чтобы говорить что-нибудь про господина, – отвечал ему тоже с злобным взглядом Петруша: – а что приказчик точно что докладывал госпоже, так как Марья не стала слушаться и на работу ходить…

– Сама девчонка, чу, хвасталась, что ты женишься на ней.

– Да, я точно что говорил ей ей, – отвечал Александр. – Вообразите: девушку к вам приводят почти силой… надобно же было чем-нибудь утешить ее; ну, я и говорю: «я женюсь на тебе!».

При этих словах Петруша вздохнул: устыдился ли он содеянного им поступка, или находил, что к нему мало благодарности чувствуют.

Иона Мокеич не переставал лукаво усмехаться.

– Цепки они, проклятые, за эти слова-то!

– Да вы говорили матери, что я уйду в Петербург? – спросил его Александр.

– Говорил. Поди, вон, ревет на весь дом, как по покойнике.

– А намерения своего не отменяет?

– Нет! «У нас и то, говорит, в роду дедушка был женат на девке; так та, говорит, мерзавка била меня». Все теперь и имеет это в своем воображении.

– Да что же мне дедушка за пример! – воскликнул Бакланов.

– Необразование! – объяснил Иона Мокеич. – «Пусть, говорит, с замужней женщиной с какой хочет гуляет, не мое дело; а с девкой не позволю».

Бакланов пожал плечами.

В это время по двору прошла целая толпа женщин, и между ними Александр сейчас же заметил Марью, идущую с потупленною головой.

– Что это, куда идут? – спросил он беспокойно Петрушу.

Тот мрачно посмотрел в окно.

– Невесту, надо быть, обряжать ведут.

– Куда, зачем? – спросил Александр с вспыхнувшим лицом.

– Немножко пообчистить и пообгладить! – отвечал Иона Мокеич. – Сегодня, что ли, венчанье-то? – спросил он Петрушу.

– Сегодня, сказывают! – отвечал тот, грустно потупляя глаза.

– Как сегодня! – воскликнул Александр: – ведь это уж прямо значит надругаться!

– Небольшие тоже, видно, парады-то хотят справлять, – сказал Иона Мокеич.

– О-то, скотство какое! – произнес Бакланов с бешенством в голосе.

Петруша, как бы не в состоянии будучи видеть страдающего барина, ушел из кабинета.

– Не сокрушайся, друг сердечный! – принялся его утешать Иона.

– Да ведь поймите же всю мерзость моего положения! – говорил Александр, колотя себя в грудь: – во-первых, я ее люблю немножко, во-вторых, мне ее жаль, совестно, стыдно против нее, и в то же время я ничего не могу сделать… Ну что я сделаю?.. Словами – матери не внушишь, она не поймет их. Не бить же мне ее.

– Как можно мать бить! – сказал на это Иона. – Ты уж лучше потешь ее в этом случае, – прибавил он каким-то заискивающим голосом. – Машка-то к тебе станет и бабой бегать…

– О-то, скотство какое! – повторил еще раз Бакланов, сжимая кулаки и устремляя взор на потолок.

Через час времени Иона Мокеич, будто так, случайно, вышел на двор и пошел прогуляться по усадьбе.

Александр остался один и продолжал сидеть у окна. Вдруг он услышал по дороге стук колес: сначала проехала одна телега с мужиками и женщинами, потом другая с мужиками и женщинами, наконец третья с одними женщинами, из которых сидевшая посредине была вся покрыта белым.

Сердце замерло у Бакланова.

Вскоре после того к нему возвратился Иона.

– Что это, свадьба уж проехала? – спросил он.

– Да, – отвечал Иона протяжно и с улыбкой.

– Что ж она? Скажите! – спросил с чувством Бакланов.

– Побрыкалась маленько! Ну, да я тоже сказал ей: «барин, говорю, тебя и хлебом и деньгами – ничем не оставит».

– Я готов дать все, что хотите!

– Дадут всего!.. Старуха сама того желает: «Я их дом, говорит, подниму».

– Скоты мы, подлецы, мерзавцы! – сказал Александр Ионе Мокеичу.

– В мире, что в море: всего бывает! – объяснил ему тот.

Иона Мокеич вообще в этот раз был в каком-то тихом, философском настроении, что всегда с ним случалось после, как сам он выражался, сильной пересыпки.

По просьбе Аполлинарии Матвеевны и самого Александра, он остался у них ночевать и на этот раз спал, по обыкновению, с хозяином в одной комнате, завел с ним совсем другого рода разговор и рассказывал даже, как был в молодости влюблен.