Взбаламученное море - Страница 47

– Прежде всего, друг сердечный, надо подкрепиться! – сказал, кряхтя и вылезая из своей повозки, Иона и вытаскивая из корзинки бутылку, из которой заставил Александра выпить целый стакан, а сам выпил два. Потом они вошли в сени, оставив Гаврилу у лошадей. В довольно большой избе, по всем передним лавкам, сидели молодые женщины и девушки, по большей части все недурные собой.

Под полатями стояли молодые парни, а некоторые из них, по преимуществу имевшие в руках гармоники, сидели промеж девушек, но те всегда при этом старались их выпихнуть и выжить от себя.

– Не примете ли странником, идем из далеких мест: обносились, обовшивели! – сказал, входя, Иона Мокеич. Корзинку он захватил с собой.

Хозяйка избы, довольно молодая женщина, сейчас же его узнала.

– Милости просим! – сказала она, смеясь, и, согнав с одной скамейки ребятишек, предложила ее гостям.

– Чей такой – молодой-то барин? – сказала она Ионе, указывая на Александра.

– Дворянин Нищин, из усадьбы Огородова, под пряслом родился, на тычинке вырос и теперь на коле верхом изволит русскую землю объезжать!.. – отрекомендвал его Иона Мокеич.

– Да полноте, лешие, это из Лопухов барин-то; я видела его… ягоды носила! – толковала другая баб в толпе.

– Какой нарядный! военный, знать! – замечали иные.

Александр не без удовольствия видел, что он составляет предмет общего внимания. Но, впрочем, взглянув в один из более темных и многолюдных углов, он увидел свою красавицу-крестьянку.

– Здравствуй! Мы с тобой несколько знакомы, – сказал он.

– Вы мне, что ль, это говорите? – сказала она приятным голосом.

– Тебе… Я тебя видел и восхищался тобой в Дубнах.

– Гм! – усмехнулась на это женщина.

Александр взял небольшой деревянный стул и сел против нее.

– Ты замужем?

– Али нет! – отвечала красавица, кидая на него лукавый взгляд.

– Где ж у тебя муж, в Питере?

– В Питере, чтоб бока повытерли! – отвечали за нее другие бабы и засмеялись.

Один из стоявших под полатями парней и как-то мрачно на все это смотревший подошел и зажег освещавшую лучину посветлее. Красавица Александра еще больше выглянула перед ним во всей своей красоте.

– О, ты дивно хороша! – воскликнул он, ероша свои курчавые волосы.

– Ну, вот что! Какой он! – говорила, смеясь та.

Иона Мокеич между тем ходил и угощал наливкой.

– Выпей, душенька, – говорил он, подходя к Александру.

Тот в сильном волнении и не видя сам, что делает, выпил стакан залпом, а потом другой.

– А, краля писаная! – воскликнул Иона Мокеич, увидав бабу-красавицу. – Ну, выпей!.. Белогрудая, белозубая, пей! – говорил он ей.

Та отпила немного из стакана.

– Ой, не люблю я этого: крепкое какое, пес!

– Да что вы орехи-то бережете?.. давай орех-то, – сказали другие бабы, от глаза которых не ускользнули лежащие в корзине сласти.

– О, сейчас! – воскликнул Александр, вскакивая, и, схватив оттуда целый тюрик орехов, поднес их и стал перед своей красавицей на колени.

– Все тебе, царица души моей! все!

– Ой, девоньки, какой он! – смеялись бабы.

Иона Мокеич в это время суетился около других девушек и женщин.

– Пейте, мои голубушки, пейте! – говорил он им, угощая их пряниками и наливкой. Последняя, впрочем, больше за ним самим оставалась.

«Калинушка с малинушкой», – затянули наконец посидельщицы.

«Лазоревый цвет», – подхватил за ними Иона, довольно чистым тенором.

«Веселая беседушка», – пели те.

«Где милый мой пьет!» ух! – допевал Иона и затем так расчувствовался, что стал промеж девушек и двух, ближайших к себе, обнял и стал прижимать их к бокам своим. Одна из них колотила его при этом легонько кулаком в голову, а другая подносила к лицу зажженную куделю. Он только отфыркивался и повертывался от одной к другой.

Александр тоже не отставал от приятеля. Он декламировал перед своей красавицей:

«Все в ней гармония, все диво,
Все выше мира и страстей:
Она покоится стыдливо
В красе торжественной своей».

Девушки и женщины смеялись, а парни, напротив, все что-то между собой переглядывались, а некоторые даже перешептывались…

Иона Мокеич дошел наконец до полнейшего неистовства: он обнимал, хоть и не старуху, но безобразнейшую бабу и, припав к ее плечу головой, начал для чего-то слегка простанывать.

– Ох, ох, – говорил он, а потом вдруг всколчил и, выхватив лучину из светца, бросил ее на пол.

Тот же мрачный малый быстро подошел, поднял ее, разжег и вставил в светец.

– Пошто вы балуете? – почти крикнул он на Иону Мокеича.

– Оставь, погаси ее… погаси ее… – крикнул тот на него и опять было потянулся, чтобы погасить лучину.

– Не трожьте ее! Али вы самотко и здесь эту срамоту завести хотите? Срамники! – проговорил парень и оттолкнул Иону.

Тот наскочил и ударил его по лицу; парень тоже не остался в долгу: как хватил наотмашь кулаком, так барин и растянулся на полу.

– Что такое? – воскликнул Александр, приподнимаясь и обертываясь, но все-таки еще оберегая рукой свою красавицу.

В это время в избе затрещала рама.

– Барина бьют! – раздался голос, и в избу влезал Гаврила.

Все это было делом одной минуты.

– Ты что, чорт, делаешь? – обратился он прямо к молодому парню, и оба потом, не говоря ни слова, схватились, как два дикие зверя, и начали возиться по избе, издавая по временам злобные звуки и ругательства.

– Хорошенько его, хорошенько! – кричал с полу Иона.

– Робя, бьют! – произнес наконец парень, почти с треском костей упалая на пол под железным натиском Гаврилы. Несколько человек бросились к нему на помощь, но Гаврила так с ними распоряжался, что как толкнет огромным спожищем своим кого в рыло, кого в грудь, кого в брюхо, – так тот в углу избы очутися. Отбитые таким образом, они накинулись на поднимавшегося Иону и начали его тузить и даже драть за волосы.