Взбаламученное море - Страница 125

К оглавлению

125

При виде Бакланова, Петр Григорьевич вскочил и ужасно сконфузился.

– Извините, сделайте милость, – заговорил он.

– Где Софья Петровна? – спрашивал его тот задыхающимся голосом.

– Сейчас… час с два как уехала, – отвечал Петр Григорьевич.

– Сделайте милость, тройку мне лошадей… я ее догоню… мне до нее и ей до меня крайняя надобность.

– Сейчас лошади будут! – отвечал самонадеянно Петр Григорьевич и, в одной рубахе, босиком, пошел на улицу.

Бакланов остался в тоскливом и нетерпеливом ожидании.

– Где лошади-то!.. Нету лошадей-то! – бормотала между тем старуха.

– Вы что тут делали? – спросил ее Бакланов.

– Сказки барину-то рассказывала… охотник… очень уж любит это! – отвечала старуха.

«Вот, чорт, чем занимается!» – подумал Бакланов.

Петр Григорьевич возвратился что-то не с веселым лицом.

– Говорят, лошади не съезжены, не пойдут! – проговорил он.

– О, вздор! у меня пойдут! – проговорил Бакланов и, видя, что надеяться больше на распорядительность добродушного старца нечего, сам пошел. На дворе стояли старик-староста, молодой сын его, сельский даже староста и ямщик, приехавший с Баклановым. Все они в каком-то раздумье рассуждали.

– Пустяки, братцы, у меня пойдут; я вам заплачу за это! – говорил Бакланов.

– Нам, батюшка, не жаль, – отвечал старик-староста: – пятнадцать лошадей на дворе стоят, ни одна не езжена; тетенька при жизни-то не приказывала, а после смерти их – мы сами не смели.

– Карька-то сходит; раз в телеге ездил я на нем, – подхватил молодой парень.

– Пустое дело, как тройки не выбрать из пятнадцати животин! – насмешливо заметил извозчик Бакланова.

– Выбери-ка, попробуй, и поезжай сам! – отвечал ему старикашка-староста.

– Ну и выберу, – али нет! – отвечал ему молодцевато извозчик.

– Попробуйте-ка в самом деле, ребята! – распоряжался между тем сельский староста, начинавший явно принимать тон полицейского чиновника.

– Ну и попробуй, и поезжай! – говорил старик-староста, идя с сыном и с извозчиком в конюшни.

– И поеду, покажу вам в зубы-то, как это дело надо делать! – говорил извозчик.

Вскоре они привели тройку лошадей и выкатили из саней телегу.

Смотреть на сцену закладыванья вышел на крыльцо и Петр Григорьевич, по-прежнему в одной рубашке.

Коренная вошла в оглобли с некоторым приличием; впрочем, извозчик имел осторожность, вынув из своего собственного кармана бечевку, взнуздать ее этим. Молодой парень стал ее держать. Лошадь как-то глупо-сердито поводила глазами.

Из пристяжных одна, когда ей поворачивали, как следует, голову, она зад отворачивала; зад подвернут, голову отнесет. Другая же при этом и лягнула. Старик-староста, отскочив от нее, проговорил: «дъявол, что ты!». Обеих их взялись держать под узцы сельский староста и пришедший какой-то уж новый мужик.

– В трок им головы-то, в трок, – кричал было с крыльца Петр Григорьевич, но его никто не слушал.

У извозчика, заправлявшего всем эти делом, заметно дрожали руки.

– Отпускай! – крикнул он, проворно вскакивая в телегу и подбирая возжи.

Все трое расскочились. Лошади сначала пошли хорошо.

В телегу поскакали молодой малый, сельский староста, новый мужик и даже бежал было и старик-староста, да не успел уж вскочить.

– Пойдут, ничего, пойдут! – ободрял с крыльца Петр Григорьевич.

Лошади однако начинали все больше и больше забирать.

– Батюшки, бьют, кажется! – проговорил бежавший за ними старикашка.

– В самом деле бьют! – говорил Бакланов, тоже бежавший за ними.

– Держи! держи! – кричали между тем в самой телеге, и все хватали за возжи и тянули в разные стороны.

Но коренная перекусила уже бечевку, одна из пристяжных беспрестанно взлягивала, другая попала ногой в постромку. Извозчик был бледен, как полотно.

Телега адски стучала.

Из усадьбы побежало еще несколько народу, и один только Петр Григорьевич оставался спокоен на крыльце.

– Сдержать, сдержать! – толковал он вышедшей на крыльцо старухе-сказочнице.

– Держите на стену! на стену! – кричал сельский староста, соскакивая сам с телеги.

Но на стену не попали, а вылетели за околицу, а там на пашню, на косорог, в овраг. Телега перевернулась, но лошади продолжали нести. Извозчик потащился было на возжах, но бросил; новый мужик побежал было, держась за задок телеги, но упал.

Молодой парень лежал и охал.

К нему подбежал батька.

– Что, батюшка, не убился ли?

Но парень ничего ему не ответил, а вскочил и побежал за лошадьми. Те, как неопределенная масса какая-то, мелькали вдали.

– Черти! лешие! – говорил извозчик, возвращаясь в усадьбу. – Поедемте, барин, я вас на своих отвезу. Недалеко тут. В Захарьине, говорят, барыня-то кормит, – обратился он к Бакланову.

– Сделай милость, – отвечал тот.

Извозчику более всего было стыдно, что он хвастался, а лошади его разбили.

– Поедемте сейчас же! – прибавил он и затем, приведя еще дрожавшую от усталости свою тройку, заложил ее снова в бричку.

Бакланов сел.

– Прощайте! – произнес ему с крыльца своим добродушным голосом Петр Григорьевич.

Бакланов молча кивнул ему головой.

– Кричат все, лешие, а то бы я справился с ними! – продолжал, как бы оправдываясь перед Баклановым, извозчик, а потом, от сдержанной, вероятно, досады, стал неистово сечь свою тройку, так что та снова заскакала у него. Сердце Бакланова замерло в страхе, когда они стали подъезжать к Захарьину. «Ну, как ее нет тут!» – подумал он, и у него волосы на голове стали дыбом от ужаса. По крайней мере за версту еще он стал в повозке своей раком, выглядывая, нет ли на улице Захарьина экипажа Софи. Но его не было. Почти не помня себя, Бакланов обежал все дворы, и на одном из них сказали ему, что Софи приставала ненадолго, но уже с полсуток как уехала.

125